не знаю, куда тебя черти унесли из Гарварда, почему все мои письма до тебя не доходят и почему ты сам не пытаешься выйти на связь, зато отлично знаю, что я, очевидно, слегка того, раз пишу письмо, которое вряд ли вообще будет когда-нибудь прочитано, но мы дружим уже десять лет, и я так привык к тому, что всегда и обо всем мог рассказать тебе, что теперь просто не могу отказаться от этой зависимости. У тебя есть кокаин, а у меня есть письма. Проще было просто начать вести дневник, но это кажется мне недостаточно мужественным, поэтому пускай останутся письма!

Поведаю тебе о жизни, вернее, о деловой ее стороне. Первое мое задание в должности помощника мистера Свона оказалось простым и весьма многообещающим: его дочь написала ему о каком-то подозрительном типе, преследующем ее подругу и угрожающем ей, и я был послан на место преступления, чтобы узнать подробности и даже попробовать найти какие-нибудь улики. Решив провести требуемое на дорогу время с наибольшей пользой, я запасся томиком прославленного сэра Артура Конан Дойла и тщательно проштудировал несколько его рассказов, боюсь, излишне отвлекаясь на сюжет вместо того, чтобы тренировать наблюдательность и интуицию, и когда передо мной вырисовались стены Хайвудского пансиона (самое, между прочим, подходящее местечко для готически-страшных преследователей, привидений и прочей нечисти!), я успел в значительной степени разочароваться в своих детективных способностях, ни разу не разоблачив книжного преступника прежде, чем это на последней странице блестяще делал мистер Шерлок Холмс. Но делать было нечего, и, решив, что уж на опрос свидетелей моих заурядных навыков все же должно хватить, я направился к парадным дверям и постучал, но никакого ответа не дождался. Прождав несколько минут, я уже подумал, что все обитатели пансиона еще в церкви, а прислуга занята и не слышит мой стук, как вдруг дверь отворилась, и я замер на пороге, нелепо вытаращив глаза на открывшую мне горничную с таким чувством, как если бы постучал в полуразвалившуюся лесную хижину в поисках ночлега, а дверь мне отворила сама английская королева — так фантастически красива была стоявшая передо мной рыжеволосая девушка.

- Э-э... Я хотел бы поговорить с мисс Свон, - неуверенно произнес я, едва не забыв фамилию дочки моего босса. Будь ты на моем месте, то уже рассыпался бы этими своими двусмысленно-галантными комплиментами, в мгновение ока запудрил ей мозги, и она и оглянуться бы не успела, как уже согласилась отправиться с тобой на прогулку, ну а дальше и говорить не нужно. Хотя ты же не любишь рыжеволосых... Ну да ладно, мимо бы ты все равно не прошел. А вот я почему-то смотрел на нее только как на прекрасную, но безжизненную статую, на неодушевленное произведение искусства. Мое восхищение было холодным и каким-то мертвым. Я и сам тогда этому поразился... Хотя это не важно, мне еще предстоит изливать на эти страницы восхищение куда более пламенное, так что не стану тратить слова.

Меня препроводили в гостиную, где мне пришлось ожидать довольно долго, прежде чем ко мне спустилась дочь констебля — молоденькая брюнетка, похожая на Ину Клер, — явно ожидавшая увидеть вместо меня кого-то другого, и рассказала мне все, что знала о беспокоившем ее подругу преследователе. Во время разговора она очень волновалась, тщательно подбирала слова и выглядела чем-то взбудораженной, но это вряд ли относилось к теме нашей беседы, так что я не придал этому значения. Разумеется, ни о каком поиске улик не могло быть и речи — единственная встреча с этим интригующим господином у Элис Брендон (так зовут подругу мисс Свон) произошла несколько недель назад, и в качестве единственного вещественного доказательства мне была предъявлена зловещая французская записка, из которой я сделал неутешительный и бредовый вывод, что мы имеем дело с маньяком, помешанном на символике крови или перечитавшимся новомодными романами о нежити. Когда я озвучил свое предположение, мисс Свон, поколебавшись и явно с большим трудом приняв решение все-таки заговорить об этом, сказала, что видела этого сумасшедшего собственными глазами. Я радостно ухватился за ее слова и собрался было едва ли не рисовать в блокноте его портрет с ее слов, но стоило ей начать, как я понял всю бесполезность подобного начинания: неизвестный этот, по ее словам, противоестественно красив, с очень бледной кожей, темными волосами и — представь себе! — ярко-алыми глазами. Честно признаюсь, мне захотелось швырнуть блокнот в камин и попросить мисс Свон поумерить свое бурное девичье воображение. Очевидно, этот порыв я не сумел скрыть до конца, и она, словно защищаясь, выпалила, что на шее мисс Брендон все еще не зажил шрам от укуса этого маньяка, а когда я весьма раздраженно спросил, не могу ли я, наконец, поговорить с ней, то услышал в ответ, что она где-то пропадает весь день и что мне нужно немного подождать.

Пока мы ждали, я расспросил Изабеллу о ее встрече с «объектом» и узнал, что тот, появившись словно из ниоткуда, схватил ее за руки, что-то пробормотав, но в шуме дождя она не услышала, что именно, секунду смотрел ей в лицо, а затем оттолкнул ее с невообразимой силой, так, что она полетела на землю и сильно ударилась головой (что, я думаю, в значительной степени повлияло на достоверность ее рассказа!), и отчетливо произнес: «Не она». Выбросив из этого сумбурного повествования все сверхъестественные элементы, я только еще раз убедился в том, что главным действующим лицом в этом непонятном деле является именно мисс Элис Брендон, именно ей угрожает опасность, если таковая вообще существует не только в воображении дочери шефа. Признаюсь, я был заинтригован. Какова же она, почему именно ее так отличает наш «клиент»?

Просидев в гостиной еще четверть часа и так и не дождавшись прихода этой загадочной особы, я решил все-таки взглянуть на сад, ставший сценой для этой детективной пьесы. Сад это вполне соответствовал тому, как должно выглядеть идеальное место для встречи со страшным, запятнанном кровью и звенящим кандалами призраком: сумрачный, тенистый, красивый буйной, первобытной красотой, не нуждающейся в ножницах садовника и только выигрывавшей от первозданной дикости переплетенных древесных ветвей, асимметрии кустов и запутанности узких дорожек. Забыв о времени, я блуждал по нему, точно по заколдованному лабиринту, пока не почувствовал, что изрядно устал. И точно по мановению волшебной палочки из-за поворота аллеи показалась ажурная крыша садовой беседки, увитой темными плетями плюща.

Зайдя внутрь, я присел на полукруглую скамейку и глубоко вдохнул свежий, лесной ветерок, круживший по беседке. Прямо напротив, на такой же скамейке, я заметил забытую кем-то книгу и с ленивым любопытством подошел взглянуть, что это.

«Сердца трех». Я задумчиво пролистал страницы и обнаружил вложенный вместо закладки квадратик папиросной бумаги. Бездумно вытащив его, я увидел на нем короткую надпись: “Aujourd'hui au minuit, ici. Je dois parler avec vous. C'est important. Ne craignez pas. V.” Быстро вытащив из кармана присланную зловещим ухажером французскую валентинку, я сравнил почерки, и мой вспыхнувший было энтузиазм тут же угас — они не имели ничего общего, кроме аккуратной красоты и каллиграфичности написания. Сейчас мало кто так пишет — разве что аристократы старой закалки и их обучающиеся в закрытых школах наследники. В общем, написать ее могла любая из хайвудских учениц, и к моему расследованию это ничего не добавляло. Тем не менее я старательно переписал эти непонятные слова, решив поинтересоваться у мисс Свон их переводом, и открыл книгу на титульном листе, надеясь выяснить, кому же адресована эта записка. И подпись действительно обнаружилась, но весьма своеобразная — чернильный рисунок какого-то полураспустившегося цветка, быстрый и неточный, но красивый. Вдохновенный.

Просидев в беседке еще около получаса, я окончательно лишился терпения и направился к дверям пансиона, намереваясь распрощаться с дочерью босса и отказаться от намерения дождаться где-то пропадающую мисс Брендон. И там, под разгорающимися вечерним светом высокими окнами, на изгибе песчаной аллеи, я и встретил ту, для описания которой мне пригодился бы весь мой словарный запас. Наверное, все наши кинозвезды ничуть ее не превосходят, но дело даже не в этом — я увидел в ней что-то очень мне близкое, что-то родственное... Конечно, нежданное занятие и ощущение своей нужности, когда я с преданностью верного пса следовал за констеблем во всех его поездках, помогало отвлечься, но убирало только симптомы, и я по-прежнему оставался больным и мучающимся... С разбитым сердцем, если угодно. Мне было холодно, одиноко и больно. И ей тоже, я был в этом уверен. По сути я просто увидел на ее лице отражение собственных чувств. А уж дополненное тем, насколько красивым было это лицо, мое негаданное восхищение за секунду захватило меня, заглушив мысли и воспоминания о том, как мне отыгрался прошлый раз, когда я слишком уж завосхищался. На самом деле уже одно это чувство — это восхищение — достаточно приятно даже и без взаимности... Хотя думаю, на этом следует закончить — заливаться восторженными описаниями я могу бесконечно и лучше не буду этим тебя утомлять.