Косые лучи света, падавшие на темный пол Ротонды Радклифа сквозь колоссальные витражные окна, окрашивали воздушное белое платье Розали полупрозрачной радугой, делая ее похожей на невесомую фею в многоцветии переливчатых бабочкиных крылышек, и Эммет, в который раз поборов желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон, широко улыбнулся и взглянул на аккуратный листок почтовой бумаги, который она только что передвинула к нему через стол:

«Доброе утро!»

Это стало их своеобразным ритуалом: доведя запрет на разговоры почти до абсурда, они часами не произносили ни слова, общаясь только посредством переписки. Эммет почти не слышал ее голос вот уже три недели, с самого дня их знакомства, но несмотря на нелепость такого поведения было в этой «моментальной почте» некое своеобразное очарование, сходное с тем, каким обладает переписка настоящая — редкое и утонченное обаяние... ожидания, которое переполняло его, когда он смотрел, как порхает над бумагой ее рука, покрывая листок красивым, «принцессиным» почерком со старомодными завитушками — почерком человека, пишущего не по делу, а ради удовольствия, наслаждающегося самим этим действием.

«Доброе утро!»

Его собственный почерк по соседству с ее эфемерными росчерками кажется корявыми каракулями, и его широкие, уверенные строчки словно поддерживают и защищают выведенные ею невесомые строки.

Розали окинула взглядом стопку его книг.

«Как продвигается ваше расследование? И что вы все-таки ищете?»

Расследование продвигалось медленнее некуда. Эммет начал его, подчинившись порыву, а теперь склонялся к мысли, что порыв этот был ему послан с единственной целью: чтобы он оказался в библиотеке в один день и час с мисс Розали Хейл. Сделав спортивные достижения своего отца отправной точкой поисков, он сумел раскопать много интересных фактов, таких как его увлечения и академические успехи, о которых упоминала университетская газета, обнаружил в городской хронике заметку о его браке, а позднее — о рождении сына. Дальше он, несмотря на благородное происхождение, пропадал из поля зрения газет и светских ежегодников на долгие десять лет, чтобы затем быть упомянутым в длинной статье, описывающей чудовищный пожар на окраине Стерлинга, оборвавший его жизнь. Разумеется, ничего, способного объяснить навязчиво преследовавшие Эммета в кошмарах красные глаза, ни один газетный репортер не упоминал.

«Ищу что-нибудь, что могло бы объяснить мне связь между пожаром в моем бывшем доме и снящимися мне об этом кошмарами. Такое расследование, мне кажется, обречено на провал!»

«Как и мое. Я даже не могу толком сформулировать, что именно я ищу.»

«Это уже четвертые выходные, что вы сидите в библиотеке. Может быть, расскажите мне, что же вы пытаетесь расследовать?»

Ответ был неожиданный и приятный:

«На бумаге я это не выражу. Может быть, на свежем воздухе будет проще?»

Пять минут спустя величественные библиотечные залы остались позади, и они спустились по беломраморным ступеням в прохладный февральский сад, уже оживленный еще слабым, но волшебным дыханием приближающейся весны.

- Как подготовка к игре? Мне стоит поставить на Оксфорд? - спросила Розали с профессиональным кокетством в голосе, и Эммет в который раз ощутил режущую боль разочарования. Конечно, этого стоило ожидать: разве могла она оказаться в действительности такой, как он напридумывал, глядя на ее фотографию в той дурацкой газете, и разве не глупо было думать, что созданный его фантазией ангельский образ и живой человек будут иметь что-то общее, кроме физической оболочки? Это было странно: именно неповторимая, безупречная красота была тем, что привлекло его, что разбудило его воображение, растормошило его вовсе не отличавшиеся прежде особенной силой или богатством красок чувства, превратив его нелепое и детское до предела восхищение в настоящую первую любовь, которая, будучи скорее десятой по счету, по восторженной ослепленности, глупому идеализму и наивной самозабвенности была именно первой и никакой другой, но теперь эта красота утратила над ним всякую власть. Да, Розали была очаровательна: всегда красива, одета точно для бала в сказочном дворце, утонченно-вежлива, мила и кокетлива — именно такой она ему и представлялась, но почему-то теперь, когда она шла с ним под руку по оксфордскому саду, она казалась ему менее живой и близкой, чем когда он даже не знал ее имени и глупо любовался ее черно-белым снимком. Она была далеко, закрытая своей восхитительно прекрасной маской, которой, должно быть, хватало всем прочим ее поклонникам для того, чтобы слепо ее обожать, а ему этого было мало. Он уже успел вкусить все прелести влюбленности в фантом, в восхитительный призрак, в лишенную плоти и крови богиню и теперь безнадежно и разочарованно сожалел о том, что эта фантазия, вдруг оказавшаяся так близко, так и не стала реальностью, не оказалась чем-то большим, чем просто красивая кукла, или чем-то значительным, или чем-то иным...

- Ну разумеется! Отличный способ гарантированно разбогатеть, так что ставьте побольше! - ответил Эммет в тон ей.

Несколько минут они прогуливались в молчании, затем Розали заговорила, бессознательно теребя украшавшую ее неизменное жемчужное ожерелье золотую литеру "R", как делала всегда, когда волновалась:

- Я пытаюсь отыскать что-нибудь, что может объяснить пожары, исчезновения людей, убийства, вещие кошмары, посылающих угрожающие записки незнакомцев с алыми глазами, но при этом что-нибудь, что не принадлежит перу Брэма Стокера...

Эммет остановился, словно налетев на стену, удивленный, пораженный даже... и снова разочарованный. Выходит, их встреча имела мало общего с романтичным предназначением — они просто ищут одно и то же. Внутренне обругав себя за идиотскую старушечью суеверность и стремление в любой ерунде выискивать знаки судьбы, он ответил:

- Какое совпадение. Ведь я искал почти все то же самое. Но безрезультатно.

Розали невесело улыбнулась.

- Я тоже. - Помолчав, она вздохнула и добавила: - Я... я думаю, в моих поездках сюда нет больше смысла. Да и ваш библиотекарь меня на дух не выносит, - она неуверенно улыбнулась, и Эммет ответил ей такой же улыбкой, не придумав, что сказать, потому что говорила она не так, как обычно: без прежней своей выверенной до дюйма светскости, без игривой мягкости. Без маски. А может быть, ему просто показалось — слишком уж редко он вообще слышал ее голос.

- Д-да, мистер Льюис не любит посторонних, - пробормотал он, глядя на нее так пристально, что она отвела глаза. Но тоже не так, как того требовал этикет, или правила кокетства, или бог знает что еще — что обычно ею двигало. - Он у нас как сторожевой пес в книжном королевстве...

Розали нервно хихикнула.

- Это точно, - она теребила и комкала снятые с рук перчатки, разглядывая их с такой сосредоточенностью, словно на них было написано, что ей дальше говорить, на мгновение поднимая на него взгляд и сразу отводя, а он все молчал, неотрывно глядя на нее, пытаясь придумать, что ответить, и никак не мог — ведь теперь он говорил не с утонченной и недоступной светской небожительницей мисс Хейл, а просто с Розали, с девушкой-мечтой из газеты, с живой и чувствующей. Настоящей. Теплой.

- Но я приеду на игру, обязательно! - воскликнула она, глядя на него почти умоляюще. - И даже поставлю все карманные деньги. Не подведите меня! - она попыталась вновь спрятаться за холодную маску притворства, но почему-то не смогла.

Ну почему же именно теперь, когда она уходит, она словно в издевку на прощание открылась, позволила наконец-то увидеть себя настоящую? Позволила разочароваться в разочаровании? Позволила несмотря ни на что продолжать себя... любить?..

Какая глупость — можно подумать, они расстаются на всю оставшуюся жизнь!

- Я провожу вас до вокзала, - произнес Эммет не очень-то вопросительно, взяв ее за руку, и Розали покорно улыбнулась — именно покорно и мягко, не мило, не кокетливо, не победительно, не игриво. И так красиво...

Когда они добрались до Центрального вокзала, Розали уже успела вернуть себе самообладание и снова закрылась от него своим стеклянным куполом, но Эммета это уже не волновало — теперь он знал, какая она на самом деле.

- До встречи на матче! - воскликнула Розали, грациозно махнув ему рукой с подножки поезда.

- До встречи, Розали, - Эммет помахал ей в ответ своей форменной серой шляпой с экзетерским желто-черным значком.

Дождливая завеса туч медленно расходилась, и освобожденное зенитное солнце залило триумфально-яркими лучами мокрые крыши студенчески-профессорского волшебного города, и в этом молочном сиянии бело-золотая Розали показалась ему словно сотканной из сверкающих снежинок и теплого солнечного света — сочетание несочетаемого, как и ее непостижимый характер, стремящийся к ледяному холоду из страха перед теплом.

Зачарованный этим зрелищем, Эммет смотрел вслед уходящему поезду, застыв на платформе, точно соляной столп, и тут беснующийся и лихой ветер сорвал с шеи Розали ниспадающий с нее невесомыми складками полупрозрачный фиалково-голубой — совсем как ее глаза — шарф и, закружив его в воздухе хитрым финтом, шаловливым порывом швырнул ему в лицо. Сквозь тончайшую завесу ткани и окутывающего ее аромата вербены и роз Эммет успел увидеть, как Розали бесшабашно рассмеялась и снова помахала ему, придерживая другой рукой широкую ленту шляпки, а затем солнечные лучи совсем его ослепили, заставив закрыть глаза, перед которыми все равно оставалось это сказочное видение: самая красивая и самая любимая девушка весело — слишком весело для благовоспитанной юной леди — смеется, смеется, смеется... Впервые за месяц их знакомства.