14 февраля 1914
День святого Валентина. Такой непраздничный праздник, одновременно приносящий мне и разочарованную тоску, и пламенную и счастливую надежду: в этот день мне нечего ждать, но от этого я только сильнее надеюсь, что год спустя все уже будет по-другому. Есть в этом какая-то томная, утонченная радость — в моем никак не сбывающемся ожидании. Впрочем, Розали бы со мной не согласилась: вся наша комната наполнена густым ароматом присланных ей роз — один букет роскошнее другого — а на столе ее дожидается не меньше десятка писем известно какого содержания. Сама же она третьи выходные подряд тратит на поездку в Оксфордскую библиотеку, куда положение ее отца открывает ей дорогу несмотря на отсутствие студенческой мантии. На вопрос Беллы о том, не жалко ли ей всех этих несчастных, безнадежно ее обожающих, она только пожала плечами и с неподдельным недовольством осведомилась, уж не должна ли она, подобно мне и Белле, разогнать всех своих поклонников только потому, что ни один из них ей не нравится, и помирать от скуки, лишившись бесконечного потока признаний в любви, приглашений на приемы и в театры, корзин с орхидеями и всего остального ради постного ожидания сомнительной персоны принца на белом коне. Наверняка, когда она вернется и увидит эту романтическую цветочно-бумажную гору, то лишь улыбнется этой своей улыбкой скорее триумфального торжества, чем искреннего удовольствия. А мне, когда я смотрю на все это обреченное великолепие, становится жаль тех, кто его ей послал.
Белле же вообще нет дела до того, какой сегодня день: с самого утра она деловито снует по пансиону, что-то ищет в старых газетных номерах, вытащенных из архива, и сосредоточенно что-то высчитывает на обрывках своих черновиков. Интересно, тот сон, что приснился мне сегодня, тоже сбудется, как и все остальные? И что бы сказала о нем Белла? Или Эдвард? Когда у меня будет плохое настроение, я расскажу о нем кому-нибудь из них двоих просто чтобы увидеть, какое у него или у нее будет выражение лица. И от души посмеюсь! Хотя эти вещие сны далеко не только радуют меня...
Помню, в детстве я очень любила, проснувшись поутру после череды запутанных и непонятных сновидений, вспоминать их все в мельчайших деталях и пытаться растолковать их по старому бабушкиному соннику, жалея, что все снившиеся мне сказки вряд ли когда-нибудь сбудутся. А теперь я каждый вечер замираю от страха, ложась спать — вдруг мне приснится что-то слишком ужасное для того, что бы исполниться? А в том, что это исполнится, можно не сомневаться. Сбывается абсолютно все, что мне снится.
Началось это после моей внезапной болезни. Пропустив столько занятий, я боялась, что не смогу догнать однокурсниц, и, видимо, на почве этих волнений мне приснилось, что за аттестацию по алгебре профессор ставит мне высший балл. И именно его он и поставил мне следующим утром. Затем то же самое произошло и с несколькими другими работами. Затем таким же способом я предсказала погоду на день долгожданного пикника. Словом, я стала настоящей пророчицей и почти гордилась своим неожиданным даром. Единственное, что беспокоило меня, были являющиеся мне почти каждую ночь сновидения о воде. Я просто видела серебристые отблески света на маленьких речных волнах, колеблемые течением кругляшки листьев кувшинок, мягкую тень у берегов — и ничего больше. Но почему-то каждый раз во время этого сновидения испытывала страх. Как будто предчувствовала, что если бы я проспала чуть-чуть подольше, то увидела бы что-то ужасное.
Белла все выспрашивала меня про то, что со мной случилось ночью в саду, когда она и Розали пытались подслушать разговор Мадемуазель, но я не стала ничего рассказывать — моя разыгравшаяся фантазия вовсе не делает мне чести. И мне слишком страшно вспоминать то невыносимое чувство смертельного ужаса и одновременно нестерпимой тяги к тому, что этой смертью грозило.
Все те странности, что творились в Хайвуде до моей болезни, прекратились, жизнь идет своим чередом, и единственным источником чего-то необъяснимого теперь, похоже, являюсь я одна: помимо внезапного провидческого дара произошло и еще кое-что.
Не меньше недели я горевала по своим безжалостно остриженным волосам и сгорала от стыда всякий раз, когда мне приходилось выходит из своей комнаты и видеться с другими людьми с этой нелепой щеткой на голове. В один из этих вечеров заглянувший навестить меня Эдвард вдруг воскликнул посреди разговора:
- Элис, ты так быстро поправилась! И хорошеешь с каждым днем!
Я грустно улыбнулась и покачала головой, собираясь отвергнуть его жалостливый комплимент, но тут Белла, прежде ни разу ни в чем не согласившаяся с моим неожиданно обретенным кузеном, внезапно поддержала его:
- Да, ты и правда выглядишь чудесно! Наверное, это короткая стрижка так тебе идет.
Я недоверчиво поблагодарила их обоих, а вечером чуть ли не полчаса разглядывала себя в зеркале, пытаясь понять, что же во мне изменилось — я и в самом деле выглядела как-то по-другому. Казалось, мое лицо, созданное заурядным художником, подправил гений — те же черты, те же краски, но картина уже иная...
Изменилась не только моя внешность, недавняя болезнь словно сгустила и сделала ярче все бывшие в моей жизни краски: мисс Ли восхищается моим голосом еще больше, чем прежде, и слух у меня как будто стал чуточку тоньше, и даже двигаться я стала чуть-чуть по-другому — грациознее и мягче.
К тому же именно благодаря этому необычному тифу я вновь обрела двоюродного брата! Я помнила его все минувшие с нашей последней встречи годы — нечетко и размыто, как какого-то полупризрачного-полупридуманного детского друга, но воспоминания эти были теплыми и сладкими, как сахарная вата. Вот уже много лет мы не виделись, но когда мистер Каллен вместе со стаканом лекарства преподнес мне и новость о том, что меня хочет увидеть мой кузен, который через секунду переступил порог моей комнаты, я тотчас же его узнала — он как будто рос в моем воображении вместе со мной, и я бессознательно знала его как облупленного. Мы проболтали целый час как старые друзья, надолго расстававшиеся, и с тех пор он навещает меня каждый день. Словом, я, наверное, должна благодарить небеса за свою счастливую болезнь: это была выгодная сделка - всего десяток дней лихорадки, бреда и пугающих галлюцинаций в обмен на столько приятных мелочей, новоприобретенного родственника и самый настоящий волшебный дар!»
Элис с улыбкой дописала последнюю строчку, нарисовала звездочку вместо точки в восклицательном знаке, и тут дверь комнаты рывком распахнулась, заставив девушку подпрыгнуть от неожиданности, и в спальню вошла Белла. На лице — ни следа обычной меланхоличной радости, губы сурово сжаты, руки скрещены на груди.
- В чем дело? - спросила у нее Элис, когда подруга с совершенно ненужной энергией раздвинула занавески, едва их не сорвав, и плюхнулась на кровать.
- Профессор Каллен сказал, что я зарываю в землю свой талант, - был ответ.
- О, ты показала ему свои стихи? - обрадовалась Элис, но Белла невежливо прервала ее, чего прежде никогда себе не позволяла:
- Медицинский талант. Он считает, что у меня есть все, что нужно хорошему врачу, и что я должна получить соответствующее образование.
Элис непонимающе нахмурилась.
- И что тебе не нравится?
Как будто не услышав ее вопрос, Белла с гневной насмешливостью фыркнула и возвела глаза к потолку.
- И он предложил учить меня...
- Белла! Но это же так здорово!
-... вместе с Мейсоном! Хороший подарок к празднику! Да я и минуты не могу выдержать с ним в одной комнате! - злобно закончила подруга, сверкнув на нее глазами.
Элис надула губы.
- Он мой брат! И я не понимаю, с чего ты так его ненавидишь!
Белла посмотрела на нее с таким выражением, как если бы только теперь обнаружила, что в комнате она не одна, и, набрав в грудь побольше воздуха, воскликнула:
- Но он непереносим! Считает, что знает все на свете, а все вокруг круглые идиоты! Осиянный славой и наглостью самовлюбленный, напыщенный...
- Белла!
- … чванливый бахвал и самодур!
Задохнувшись от злости, Элис не нашлась что ответить и в по-детски всепоглощающем гневе швырнула в подругу подушку.
Белла с хохотом бросила подушку обратно, Элис увернулась и, добежав до кровати Розали, метко кинула в оскорбительницу лавандовое саше. Веселая баталия набирала обороты, в воздухе мелькали подушки, мягкие игрушки, чехлы для ночных рубашек, скомканные покрывала - все, что попадалось под руку. В самый разгар сражения дверь снова отворилась, и на пороге возникла Розали.
- Что у вас творится? - с неподдельным ужасом воскликнула она, подняв с пола свою расшитую цветами лиловую подушку с прицепившейся к ней Беллиной зеленой лентой для волос.
Элис взглянула на Беллу, и они обе весело засмеялись. Розали смерила их неодобрительным взглядом. В тот день Элис проснулась позднее подруги, и та уже успела уйти, и теперь девушка с восхищенной завистью разглядывала ее очередной наряд — нечто совершенно фантастическое из многослойного бело-розового тюля, с пышной шелковой розой у пояса и гирляндами атласных дерзко-черных лент, ниспадающих с талии на невесомо колышущуюся при каждом движении юбку. Это великолепие дополняло прелестное болеро с воротником-голлер и широкополая шляпа с вуалеткой, украшенная огромным, заколотым камеей бантом.
Мало что вызывало в Элис такое отчаянное, глупое, но совершенно неподконтрольное и детское «хочу!», как красивая одежда. Это была почти что зависимость: кто-то любит курить, кто-то жить не может без стаканчика виски, а она — она обожала наряды. Наверное, бог знал, что делает, позволив ее отцу разорится в пух и прах, играя на бирже: иначе она все равно спустила бы все свое будущее наследство в бутиках и у модисток.
Ослепленная этим великолепием, Элис даже не сразу поняла, что в облике подруги есть что-то непривычное, и тут Белла, равнодушная к произведениям искусства, надетым на Розали, воскликнула:
- Роуз, ты сняла траур!
Розали чуть вздрогнула и едва заметно порозовела.
- Прошло уже столько времени, что я подумала... - она положила на стол принесенную с собой книгу, из которой неожиданно выпал аккуратно сложенный листок и скользнул по воздуху прямо к ногам Элис. Подняв его, она обнаружила, что это билет на спортивный матч, но прежде, чем она успела рассмотреть детали, Розали выхватила его у нее из рук и спрятала в сумочку. На щеках у нее запылали алые пятна.
- Откуда это? Я не знала, что ты увлекаешься регби! - удивилась Белла.
Элис пораженно обернулась на нее, и подруга со смешком пояснила:
- Такой формы и размера бывают только билеты на бокс и на регби, но заподозрить Роуз в любви к этим гладиаторским боям было бы просто наглостью.
Явно недовольная ее проницательностью, Розали сухо кивнула.
- Да, это билет на регби. Оксфорд-Кембридж, - холодно сказала она, скрывшись за гигантской цветочной корзиной, полной пышных белоснежных роз.
- О, я вижу, ты свела в Оксфорде интересное знакомство? Он студент? Играет за команду? То-то ты так нарядилась! - подначила ее Белла, но Розали нахмурилась и промолчала.
- Ну Роуз, рассказывай! - заканючила Элис, любительница романтических историй. - Кто он? Как его зовут?
Розали, сдавшись, улыбнулась.
- Вы не отстанете, да? - голос ее прозвучал с напускным утомлением и скукой, но Элис отлично поняла, что подруге на самом деле и самой не терпится все им рассказать. - Его зовут Эммет, Эммет Маккарти, он шотландец, учится в Экзетере и...
Стук в дверь не дал ей договорить. В приоткрывшуюся щелку заглянула Джессика.
- Розали, для тебя письмо, - она протянула девушке плотный конверт и, подмигнув, исчезла в коридоре.
Белла заглянула Розали через плечо.
- Ух ты, из самой Америки! У тебя и там есть поклонники? - воскликнула она, взглянув на марки.
- От кого бы это?.. - недоуменно пробормотала Розали.
Распечатав конверт, она достала из него роскошную открытку цвета слоновой кости, украшенную золотым узором и стилизованным изображением ангела с пылающим сердцем в руках, и, перевернув, быстро пробежала глазами надпись. Брови ее поднимались все выше и выше, а затем, когда она подняла взгляд на подруг, вдруг сошлись на переносице в жесткую черту.
- От кого это? - не утерпела Элис.
Розали еще раз взглянула на открытку, точно до конца не веря в увиденное и не слишком этим увиденным обрадованная, и неуверенно произнесла:
- От Ройса Кинга...
Девушка закрыла открытку и засунула ее обратно в конверт. На столе перед ней все еще лежали принесенные утром письма, и она принялась перебирать их, как монахиня четки.
- Элис, это тебе, - неожиданно сказала она, и в голосе ее прозвучало удивление. Задетая этим, девушка взяла у нее конверт, подписанный красивым, но немного слишком вычурным почерком. Внутри оказалась короткая записка на уже начавшем внушать ей суеверную неприязнь французском:
«Прелестная Элис, надеюсь, незаметный шрам на вашей лебяжьей шейке еще не дал вам обо мне забыть? Искренне уповаю, что вас еще не оставили воспоминания о нашей случайной встрече в парке. Быть может, стоит ее повторить? Ведь я не забыл — твой вкус едва ли можно стереть из памяти. С днем святого Валентина, моя фея!»