Автомобиль с влажным шелестом катил по раскисшей от долгих ливней дороге, за окном скользили унылые серо-зеленоватые, точно медная патина, пейзажи Сомерсетшира, размытые блестящей пеленой дождя, от монотонного покачивания на дорожных ухабах клонило в сон, и профессор Каллен откинулся на спинку сидения и развернул заказное письмо, которое, нарушив его долгожданный субботний отдых в уютной загородной усадьбе, и заставило его отправиться в путь.

«Дорогой друг,
я знаю ваши обыкновения и решаюсь нарушить ваш отдых только в силу крайней необходимости. Одна из моих учениц слегла с нервной лихорадкой и так плоха, что доктор Грин из Бата всерьез опасается за ее жизнь. Зная ваш профессионализм и вашу славу настоящего спасителя множества жизней, я умоляю вас приехать к нам как можно скорее — боюсь, теперь судьба бедной девочки полностью зависит от вас.
Ваш преданный друг,
Вероника Стамп»

Милая Вероника — всегда переполняемая бескорыстием, добротой и мягкой заботой о других... Если бы не внезапная смерть ее отчима, заставившая ее оставить учебу и вернуться домой, в Солсбери, она сейчас не просила бы его о помощи: все профессора сходились во мнении, что другой такой одаренной ученицы медицинский факультет Кембриджа не видел уже многие годы. Разумеется, отказать старой подруге, тем более когда речь шла о жизни и смерти, Карлайл не мог, и вот теперь направлялся через три графства в далекий Хайвуд.

Уже смеркалось и на пепельно-сером небе высыпали тусклые и колючие огоньки бледных февральских звезд, когда автомобиль остановился перед коваными воротами пансиона, за которыми слитной тенью высилось красивое готическое здание школы.

Вероника встретила Карлайла у самого порога и немедленно проводила в комнату больной.

Диагноз был очевиден. Тиф. Брадикардия, характерная розеолезная сыпь, дикротия пульса, хрипы в легких, сильный жар, временами бред. Болезнь уже в периоде разгара, а больная видимо, не отличалась крепким здоровьем и до заболевания — исхудавшая до полупризрачного состояния и бледная почти смертельной бледностью, с запавшими лихорадочно сверкающими глазами, маленькая, тоненькая и хрупкая настолько, что Карлайлу показалось, что ее запястье вот-вот переломится под его пальцами, когда он считал ее пульс.

Измерив давление и сделав девушке укол раствора хлорида натрия, он выпрямился и, устало прикрыв глаза, произнес:

- Левомицетин четыре раза в сутки и инъекции физраствора, - он еще раз взглянул на больную, на ее разметавшиеся по подушке пышные и блестящие даже несмотря на болезнь волосы удивительно красивого темно-шоколадного цвета, почти несоразмерно пышные для ее субтильного сложения и бывшие, несомненно, главным украшением этой девушки, и с сожалением договорил: - Волосы придется сбрить — так безопаснее, да и предотвратит выпадение.

Вероника взглянула на него неодобрительно, но покорно и послала дежурившую у постели больной сиделку за ножницами.

- Благодарю вас, друг мой, за ваш приезд, - сказала она, оставшись с ним с глазу на глаз. - В последнее время на мою школу словно обрушилось какое-то проклятие: столько несчастий... - она замолчала и покачала головой.

- Что случилось, еще кто-то болен? Я могу чем-то помочь? - спросил Карлайл, постаравшись заставить свой голос звучать успокаивающе.

Вероника вновь покачала головой, слабо улыбнувшись.

- Боюсь, мне впору обращаться к священнику — мне кажется, в Хайвуде поселился сам Дьявол!.. Одна ученица исчезла, одна покончила с собой... А два дня назад... - она порывистым движением прижала к губам узкую ладонь. - Два дня назад в западном флигеле был пожар. В огне погибла мисс Уидстоу, преподавательница литературы. А теперь еще Элис больна... Карлайл, она ведь поправится? - ее голос задрожал.

- Безусловно, - уверенно ответил Карлайл, хотя сам был вовсе в этом не уверен: девочка была слишком истощена и слаба, а болезнь протекала очень тяжело. - Я останусь настолько, насколько потребуется, и буду рад помочь чем смогу.

Вероника улыбнулась.

- Ты не изменился, Карлайл. Все рыцарствуешь... - уголки ее губ дрогнули, и она добавила потеплевшим голосом: - Я скучала.

В дверь постучали, и в приоткрывшуюся щелку заглянула молоденькая девушка с пушистыми каштановыми волосами, очень бледная и испуганная.

- Простите, сэр, вы ведь доктор? - неуверенно спросила она и, не дождавшись ответа, быстро и взволнованно выпалила: - Как... Как Элис?..

- Ей уже лучше, - опередив Веронику, ответил Карлайл. - Не о чем волноваться, мисс.

Вероника бросила быстрый взгляд на несчастную больную, что-то чуть слышно бормотавшую в бреду посеревшими губами, и сказала:

- Белла, проводи мистера Каллена в комнату для гостей.

Кивнув мисс Стамп, Карлайл вышел вслед за Беллой в коридор, и та тотчас же воскликнула с милой непосредственность:

- Это тиф, да? У нее лихорадка и брадикардия. Но она ведь поправится, поправится?

Карлайл удивленно взглянул на нее.

- Брадикардия? Вы увлекаетесь медициной, мисс?..

- Свон! - быстро отозвалась девушка. - Да, немного... Я просто... Я давно ей говорила, что нужно вызвать врача — я замечала, что у нее замедленная реакция, бессонница по ночам, а днем наоборот сонливость, постоянная адинамия, и еще она все время жаловалась на головную боль.

- Вот как? И как давно у нее выявились эти симптомы?

- Чуть больше недели назад, сэр. Несколько дней назад я заметила, что у нее лихорадка и озноб, но она говорила, что это от перенапряжения — она очень много занималась в последнее время. А потом... - она запнулась. - Вечером Элис гуляла по саду и очень долго не возвращалась, и мы с подругой пошли ее искать, и... Она была без сознания на одной из дорожек. А когда пришла в себя, все и началось.

- Что все?

Белла поежилась.

- Лихорадка, бред, тошнота... Мы сразу послали за доктором Грином, но он сказал, что это нервная горячка. Но это не так — нервная горячка была однажды у Розали, и симптомы были совсем другие!- увлеченно воскликнула Белла и тотчас же смолкла. - Ох, простите, я надоедаю вам своими глупостями, я...

- Мисс Свон, вы были бы отличным медиком, у вас есть важнейшее качество — вы наблюдательны! - воскликнул Карлайл с искренним и немного удивленным восхищением.

Белла смущенно опустила глаза, а он тем временем продолжал:

- Вы правы, это непохоже на нервную горячку, но вся обстановка не располагает к правильности моего диагноза. Как могла она одна подхватить брюшной тиф, если ела то же, что и остальные, а заподозрить наличие вшей в таком заведении, как Хайвуд, было бы просто нелепо?

Белла внезапно сосредоточенно нахмурилась.

- Доктор Каллен, я помню, там, в парке, когда мы обнаружили Элис, у нее на шее была не то царапина, не то след от какого-то укуса — совсем слабый, просто пара красных черточек. Может быть, заражение началось оттуда?

Карлайл остановился и удивленно посмотрел на свою спутницу.

- Царапина на шее? Хм, возможно, это послужило путем проникновения инфекции... Но тогда это не тиф — инкубационный период по меньшей мере...

- Четверо суток! Значит, царапины или ни при чем, или это какая-то другая инфекция?

Карлайл натянуто улыбнулся. Случай оказался сложнее, чем казался с первого взгляда. Стоило вернуться и осмотреть пациентку еще раз, имея в виду все, услышанное от наблюдательной Беллы.

- Благодарю, мисс Свон, вы мне очень помогли, - он развернулся, чтобы идти назад, и невольно пробормотал себе под нос, - Интересно, как бы это понравилось Эдварду?..

Изабелла, уже сделавшая шаг на лестницу, вдруг обернулась и воскликнула:

- Эдвард — это ваш ученик? Я видела его с вами в Сент-Джеймс-парке!.. - и тут же, не дождавшись ответа и вспыхнув мучительным румянцем, потупилась и, пролепетав извинения, исчезла на лестнице.

Когда Карлайл вернулся в отведенную больной комнату, антибиотик уже подействовал, жар спал, и она мирно спала, отдыхая от обессиливающей лихорадки и бреда. Роскошные волосы были уже безжалостно сострижены и теперь торчали во все стороны короткими рваными прядями, придавая ей еще более хрупкий, бесплотный вид, голова была бессильно откинута на подушки, и на шее под воротником ночной рубашки заметны были те самые царапины, о которых говорила Белла: несколько тоненьких белесых черточек, совсем не напоминавших след от укуса насекомого, способного быть переносчиком вируса. Невольно нахмурившись, Карлайл подумал, что это скорее походило на след от укуса... человека. Усмехнувшись собственному предположению, он наклонился над спящей, чтобы лучше рассмотреть странный след, и поднес к ее коже лупу, и тут, видимо ощутив прикосновение холодной оправы, девушка вздрогнула и что-то чуть слышно пробормотала сквозь сон — какую-то короткую фразу, необычной мелодикой позволившую предположить, что произнесена она была на французском. Этот язык был Карлайлу не знаком. Между тем Элис снова заговорила — сбивчиво, хрипло и быстро, но понять нельзя было ни слова. Это было плохо — нередко в бреду больные сами о том не зная, давали врачам подсказку, намек на то, что явилось причиной болезни, и этим весьма облегчали ее лечение.

Обернувшись к сиделке, Карлайл тихо спросил:

- Есть здесь кто-нибудь, говорящий по-французски?

- Мадемуазель Платт, она француженка, сэр.

- Позовите ее сюда, будьте так добры, - велел Карлайл, надеясь, что упомянутая мадемуазель придет до того, как несчастная Элис вновь погрузится в сон.

Пару минут спустя за дверью прозвучали быстрые шаги, и, обернувшись, Карлайл встретился с напряженным взглядом фантастически ярких бирюзовых глаз молодой женщины в скромной одежде преподавательницы.

- Вы звали меня, monsieur? - спросила она, скользя взглядом от него к его пациентке. Голос у нее был необыкновенно приятный — спокойный, уверенный, но мягкий, словно мурлыканье кошки.

- Да, мадемуазель. Вы не...

- Она что-то говорит! - прервала его она и, быстро подойдя к постели Элис, наклонилась к ней и прислушалась к ее слабому голосу, все повторявшему какую-то французскую фразу. Через минуту голос больной пресекся, дыхание сбилось, и она вновь впала в забытье. Мадемуазель повернулась к Карлайлу.

- Что она говорила? - быстро спросил он, невольно отметив, что взволнованное, тревожное выражение необыкновенно красит ее строгое лицо и зажигает в ее глазах очаровательный блеск.

- Это полная бессмыслица. Она ведь бредит!

- И все же скажите.

Мадемуазель нахмурилась, ее темные брови сошлись в жесткую черту.

- Хорошо, дословно ее слова означали следующее: «Милая, ты пахнешь слишком уж соблазнительно — таких нельзя оставлять в живых». Вам это поможет? - она сверкнула глазами и сурово сжала губы, а Карлайл пораженно уставился на невинное личико спящей. Он всегда считал себя недурным физиономистом, и теперь его наблюдательность властно говорила, что девушка с такими тонкими, точно выведенными осторожной кистью византийского иконописца чертами могла сказать подобное лишь в бреду. Но странный шрам на ее шее, соединившись со зловеще-сюрреалистичным звучанием этих слов и подкрепленный воспоминанием о суеверном восклицании Вероники - «Здесь поселился сам Дьявол!», наводил его на совсем другие мысли, какие ни один уважающий себя человек науки и твердый рационалист не имел права себе позволить.