Монотонные объяснения профессора Райта почти усыпили меня, когда сидящая рядом Белла вдруг толкнула меня локтем и указала взглядом на лежащий передо мной клочок бумаги, на котором ее неровным почерком значилось:

«Роуз, ну что, ты смогла что-нибудь разузнать?»

Я закатила глаза и, осторожно вырвав из тетради листок, принялась писать ответ.

«Белла, ты занимаешься ерундой. Я просидела на кухне целый час и, конечно же, ничего не заметила — она работала вместе с остальными, и совершенно ничего странного я не увидела. Она просто горничная, и не более того!»

Беллу мой ответ явно не удовлетворил. Нахмурившись, она быстро застрочила по бумаге, и я тяжело вздохнула, ожидая ее ответ. Ее рассказ о подслушанном в лесу разговоре и упорные и совершенно нелепые подозрения вызвали во мне только раздражение: в конце концов, это настоящий бред — думать, что эта злосчастная рыжая служанка каким-то образом причастна к смерти Анжелы, а мадемуазель Эсми — ее сообщница! Но она увлеклась своим расследованием с ретивостью новоявленного Шерлока Холмса и, коль скоро Элис была слишком занята своим музицированием, чтобы найти время на выслушивание ее сумасшедших теорий, сделала из меня своего доктора Уотсона и заставила меня всю большую перемену просидеть на кухне под предлогом внезапно вспыхнувшего интереса к кулинарии, пока сама она, захватив с собой едва начатое эссе о творчестве Виктора Гюго, отправилась в кабинет Мадемуазель, чтобы, как говорится, зайти с другой стороны. Разумеется, я напрасно потратила время — так интересующая Беллу Виктория помогала миссис Вудс с традиционным пятничным десертом и, даже если и была опаснейшей убийцей под прикрытием, по крайней мере ничем себя не выдала. Единственная странность, какую я заметила, состояла в том, что, когда кухарка отвернулась, Виктория тайком взяла из ящика с пряностями несколько палочек корицы и спрятала в карман передника. Но я подумала, что любовь к этой приправе все-таки не может считаться подтверждением преступности ее натуры.

Бросив настороженный взгляд на профессора Райта, Белла пододвинула ко мне листок, и я прочитала:

«Говорю тебе, она как-то связана со всем произошедшим! Она притворялась, что плачет, когда обнаружили Анжелу, но слез у нее не было — зачем же ей это понадобилось? Скорее всего, ей просто нужно было спрятать лицо — может быть, на нем были брызги крови или еще какие-то улики! Ты смогла выманить ее на солнце?»

Видимо, она пошла в отца и унаследовала помимо его цвета глаз и еще и его профессиональные качества.

«Обратись со своими подозрениями в Скотленд-Ярд, а не ко мне! Я считаю, что это просто смешно — думать, что в нашей школе под видом прислуги скрывается международно известная преступница с кровавым послужным списком! А солнца сегодня не было весь день, поэтому я никуда ее не выманивала. Но твоя теория про светящуюся кожу — еще больший нонсенс, чем само это несусветное расследование! В лесу тебе это свечение просто померещилось!»

Белла упрямо покачала головой и начала было писать ответ, но в этот момент мистер Райт, заметив ее далекое от алгебры занятие, вызвал ее к доске и спас меня от продолжения этой бессмысленной переписки.

Вечером Элис потащила нас в музыкальную комнату слушать те самые «песни Шуберта», которые она так жаждала разучить. Пела она чудесно, с этим не поспоришь. У нее талант... Наверное, в этом и есть причина моего странного отношения и к ней, и к Белле — они обе талантливы, каждая в своем. Конечно, Белла не знает, что я читала ее стихотворения: сама она показывает их только Мадемуазель и Элис, но однажды, когда ее не было в комнате, я тайком вытащила ее тетрадь для стихосложения и прочитала все, что успела, пока не услышала за дверью ее шаги. И я была восхищена ее творчеством, тем, как виртуозно и тонко она пишет. Восхищена помимо воли, потому что я привыкла, что восхищаться должна вовсе не я — восхищаться должны мной. Мне казалось, что эта уверенность записана в моих генах, она не опровергалась ничем и никогда, и когда я внезапно обнаружила в казавшихся мне тусклыми и блеклыми на моем фоне людях что-то, затмевающее меня, я почувствовала какую-то обиженную, ревнивую зависть, как будто признание проникновенной красоты Беллиных стихотворений или аплодисменты, награждающие на торжественных вечерах каждую спетую Элис песню, украдены у меня, лишают меня причитающейся мне порции восторга и обожания. Это чувство было низким и мелочным, и я презирала себя за него, но ничего не могла с собой поделать — мне совсем не нравилось понимать, что как бы я ни была красива, я сама, будь я мужчиной, забыла бы о заурядной внешности Беллы и Элис, прочтя хоть строфу стихов первой или услышав сказочный голос второй. На их поле я признавала свое поражение. И это было неприятно.

Допев последнюю песню, Элис повернулась к нам — радостно улыбаясь, какая-то болезненно-бледная, с алыми пятнами лихорадочного румянца на щеках; Белла рассыпалась в восторженных похвалах, я скупо выразила свое одобрение и, подойдя к окну, выглянула в сад. Вечерние сумерки уже затянули его своей дымчато-серой пеленой, ветер тихо шелестел ветвями деревьев, которые приветственно покачивались, словно зовя на прогулку.

- Может быть, пойдем прогуляемся? Еще только половина девятого, - предложила я, обернувшись к подругам.

- А дождь не собирается? - спросила Элис, складывая ноты. - Я бы с удовольствием погуляла — целый день голова ужасно болит.

Я вновь выглянула на улицу и внезапно увидела, что внизу, под самым окном музыкального салона, стоит незнакомый мне мужчина и, подняв голову, внимательно смотрит на меня, и ветер треплет его темные волосы и истрепанную, рваную одежду. От неожиданности я вскрикнула и отшатнулась от окна, прижав руку к безумно заколотившемуся сердцу, а когда через секунду вновь осторожно выглянула в сад, незнакомец уже исчез.

- Что случилось? - воскликнула подскочившая ко мне Белла, тоже выглянув в окно. - Ты что-то увидела?

- Мне... Мне показалось, что я видела какого-то человека там, под нашим окном... - неуверенно произнесла я, обегая взглядом окрестные садовые дорожки. Куда он мог деться за одну секунду? И откуда взялся, если еще минуту назад сад был совершенно пуст?

- Возможно, чей-то родственник? Приехал кого-то навестить? Или кто-то по делу к директрисе? - предположила Элис.

- Да... Да, наверное, - я была уверена, что это вовсе не деловой визитер и не родственник кого-то из учениц, но высказывать свои соображения мне не хотелось, тем более что я сама уже не была уверена в том, что и в самом деле видела его.

- Ну хорошо, идем гулять? - повторила мое предложение Белла, и я неожиданно и безо всякого удовольствия обнаружила, что совершенно не хочу сейчас выходить в пустынный, мрачный сад, где только что скрылся этот странный не то человек, не то призрак.

- Конечно! - с напускным энтузиазмом воскликнула я, разом вышвырнув из своего сознания прокравшийся в него липкий и отвратительный страх, и вслед за подругами спустилась в холл и вышла из здания.

Мы неспешно прогуливались по аллеям, я то и дело оглядывалась по сторонам и постыдно вздрагивала от каждого шороха, и тут вдруг Элис спросила:

- А что твоя помолвка, Роуз? Ты нам так и ничего не рассказала.

Помолвка. Событие, для любой нормальной девушки являющееся квинтэссенцией романтики, счастья и сбывающихся надежд, а для меня — воплощение напряженного, изматывающего ожидания, переходов от мучительного отчаяния к не менее мучительной надежде.

- У нас ведь не Средние века, - усмехнулась я. - Отец не собирается ломать мне жизнь и выдавать свою принцессу замуж против принцессиной воли.

- Но... Я думала, что там дело решенное, и Ройс Кинг... - начала было Белла, но я перебила ее.

- Да, отец очень хотел бы, чтобы этот брак состоялся — это было бы прекрасной финансовой сделкой, но я и мистер Кинг — мы даже не знакомы, я видела его только на фотографии. В начале лета он будет здесь, в Англии, и мы наконец познакомимся. И если он понравится мне, а я ему... - я с напускным смущением развела руками и улыбнулась.

- О, нет на свете человека, которому ты не понравишься! - воскликнула Элис, а я почувствовала одновременно тщеславное удовольствие и ядовитое раздражение: ее восхищение льстило мне, а способность открыто выражать это восхищение — необыкновенно злила.

Впрочем, она была права. Возможно, это было слишком самоуверенно и дерзко, но я вполне разделяла ее слова — я была убеждена, что передо мной невозможно устоять, особенно если я еще и приложу к этому усилия, в чем обычно не было никакой необходимости. Дело было как раз в том, что я была не уверена, что человек, которого прочили мне в рыцари, в самом деле этим рыцарем окажется. Я сомневалась, что смогу полюбить его. По правде говоря, порой я сомневалась, что вообще умею любить.

Разговор продолжился, и тут мне показалось, что за голосами Элис и Беллы я различаю чуть слышные шаги где-то в густой тени под деревьями, сбоку от дорожки, по которой мы шли. Собрав всю силу воли, чтобы заставить себя не броситься бежать или не завопить, я что-то ответила на реплику Беллы и осторожно скосила глаза на источник подозрительного шума, но ничего не заметила. Между тем наша аллея повернула к розарию, и впереди показалась укромная беседка, весной используемая для вечерних чаепитий или просто приятного времяпрепровождения с хорошей книгой или за интересной беседой, а в холодные месяцы обычно пустовавшая. Однако на этот раз она не была пуста — за увитыми почерневшими и засохшими побегами плюща колоннами явственно виднелись две человеческие фигуры — мужчины и женщины.

- Это Мадемуазель! - подойдя чуть поближе, тихо произнесла Белла.

- И тот самый человек, которого я видела под окном! - удивленно, но с огромным облегчением произнесла я. Слава Богу, значит, у меня просто разыгралось воображение, и на самом деле Элис была права, и это просто посетитель, по какому-то делу пришедший к нашей преподавательнице. Ничего сверхъестественного.

- Пойдемте, не будем им мешать, - тихонько позвала нас вечно тактичная Элис, и я повернула было вслед за ней к школе, но тут Белла схватила меня за локоть и прошептала:

- Кажется, они говорят о смерти Анжелы.

Я сердито вырвала руку и пожала плечами.

- Белла, ты что, окончательно сошла с ума? Не хватало еще подслушивать! Идем отсюда!

- Да, пойдем, - поддержала меня Элис. - Пойдем, у меня так голова кружится, - она шагнула к Белле, чтобы, видимо, силой заставить ее последовать нашему совету, и вдруг замерла, расширившимися глазами глядя на собеседника Мадемуазель.

- Это он, из моих кошмаров... - едва слышно пролепетала она, заставив меня вздрогнуть.

Белла молча, но очень красноречиво посмотрела на меня, словно говоря, что уж теперь-то мы обязаны услышать, о чем говорит этот пугающий незнакомец с нашей преподавательницей, и наперекор сильным порывам холодного ветра, дувшего прямо в лицо, сошла с дорожки и осторожно пошла вперед, к беседке, прячась за деревьями. Оглянувшись на Элис, оставшуюся на аллее побледневшую еще больше, я нахмурилась и последовала за Беллой.

Мы прошли всего несколько футов — ветер, дувший на нас от беседки, доносил до нас голоса говоривших, и мы отлично слышали их даже на таком расстоянии. Разговор шел на французском, и на секунду я подумала, что Элис что-то напутала, и это просто какой-нибудь родственник нашей Мадемуазель, спешно прибывший из Франции и потому выглядевший таким потрепанным. Но его первая фраза прозвучала достаточно зловеще, чтобы разом опровергнуть мое предположение.

- Вам же лучше, мадам, если вы скажете мне правду. Я знаю, вам известно, где она прячется.

- Мне ничего не известно, потому я и вызвала тебя сюда чтобы сказать это, - в звонком голосе Мадемуазель звучала сталь.

- Хорошая уловка, - засмеялся странный посетитель. - Значит, не боитесь, что я не сдержусь и убью вас?

Ответ его собеседницы я не услышала, и он продолжал:

- Я не самый лучший охотник, но ее следы вели сюда, в этом невозможно ошибиться. А потом она исчезла. И без вашего участия, мадам, здесь не обошлось.

- Я ничего не знаю. И советую тебе немедленно убираться, Лоран! А если ты посмеешь тронуть здесь еще хоть кого-то, то я...

- Вот как? И что же вы сделаете?

Ответу Мадемуазель предшествовала долгая пауза, а когда этот ответ прозвучал, я не поняла, что он означает.

- Вольтури. - коротко бросила она.

На ее собеседника это непонятное слово, однако, произвело впечатление — его голос зазвучал без прежней самоуверенности, но зато куда более угрожающе.

- Не сотрясайте воздух — они не вмешаются в такое малозначительное дело. А насчет вашей просьбы никого не трогать — это будет трудновато. Здесь ведь столько соблазнов...

- Убирайся. Ее здесь нет. Прекрати убивать невиновных! - голос Мадемуазель ощутимо дрогнул на последних словах.

Ветер донес до нас тихий смех пугающего незнакомца.

- Я ведь француз, а разве может француз не выполнить желание прекрасной дамы? Хорошо, я уйду, но если вы обманули меня, мадам, я об этом узнаю. И вы об этом пожалеете, - медленно и мрачно сказал он.

Точно оцепенев, я стояла за деревом, и в висках пульсировала единственная мысль - что все это значит?! Что это значит?!

Белла, решив, что разговор окончен, осторожно попятилась ко мне, и тут под ее ногой с раздирающей уши громкостью треснула сухая ветка. Задохнувшись от ужаса, я схватила ее за руку и сломя голову понеслась через парк назад, к школе, почти не видя дороги и только чудом не врезаясь в стволы деревьев и садовые скамейки. Остановилась я, только взлетев на третий этаж и захлопнув за спиной дверь нашей комнаты. И только тут наступила реакция — из легких внезапно пропал весь воздух, ноги подкосились, и я сползла по двери на пол, пытаясь сделать вдох будто слипшимися легкими и прижав руки к разрываемому ноющей болью правому боку.

Белла рухнула на стул, тяжело дыша и непроизвольно качая головой, как будто отрицая возможность всего услышанного. Несколько минут мы сидели молча, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Часы на центральной башенке пробили половину десятого. Оказывается, наша прогулка длилась гораздо дольше, чем мне казалось. И тут вдруг меня точно ледяной молнией ударила кошмарная мысль, и я взвилась на ноги, едва не потеряв сознание от страха. Белла удивленно посмотрела на меня, и я, с трудом шевеля словно онемевшими губами, пролепетала:

- Где Элис?