 В третьем сезоне ключевым местом действия вместо парка развлечений становится футуристический Лос-Анджелес, Долорес постепенно превращается в Гитлера, а количество сюжетных хитросплетений существенно сокращается. На пользу ли это сериалу — читайте в нашем обзоре.
Потренируемся в микропересказе и напомним, так сказать, карту местности «Мира Дикого Запада»: США преодолели зиму искусственного интеллекта («зима искусственного интеллекта» — термин, который использовался в 1970-е годы, когда наступило первое разочарование от разработок искусственного интеллекта. — Esquire). Люди создали хостов — андроидов из плоти и крови с высоким уровнем ИИ. Хосты обладают самосознанием, памятью, чувствуют боль — и вообще чувствуют. Они верят в полнокровность своего существования. Хосты — без пяти минут люди. Но хосты — не люди. У них нет боли или восприятия. То, что они выдают за вышеобозначенное, лишь симуляция. Так думают люди. Хосты так не думают. Так обычно начинается война.
Первые два сезона «Мира Дикого Запада» получили 43 номинации «Эмми» и 9 наград, несмотря на иногда византийскую сложность и прометеевских амбиций сюжет. Первый — без сомнения, лучший и совсем нелегкомысленный — сезон поднимал главные вопросы философа-сциентиста XXI века: геймификация реальности, симуляция, антропоцентризм, робоэтика, главное — что есть сознание (и есть ли оно) и как оно конструирует идентичность. С каждым эпизодом шоураннеры Джонатан Нолан и Лиза Джой расставляли все новые оптически-зеркальные иллюзии, ставя под сомнение различие сознания хостов и людей, отличие биологической и лабораторной жизни — так, что не только персонажи, но и впечатлительный зритель сомневались в собственной природе. Происходила не слишком уютная рокировка: парк (или сериал) казался реальнее реальности, хосты — человечнее человека.
Нолану, думается, было несложно, учитывая, как он и сценаристы HBO умеют стирать границы реальности и психотической, «внутренней», жизни; памяти и ложных, привитых из пробирки, воспоминаний. Усомниться в том, кто есть кто, было легко и из-за вывернутого, до мелочей продуманного нелинейного повествования. Вообще, у людей с фамилией Нолан какое-то нездешнее, сновидческое ощущение реальности, совсем не западно-линейный — в смысле восприятия времени — хронотоп. Кажется, так работать с таймлайнами, ветвящимся нарративом и метаконструкциями после братьев Нолан уже невозможно — те же, кто пытается, лишь подбирают хлебные крохи с их стола. Наблюдая за хитросплетениями «Мира Дикого Запада», каждый зритель находил себя сплющенным до размеров мухи, пойманным в паутину многослойной, странной и пленительной мысли.
С точки зрения сюжетной арки третий сезон куда более степенный: никаких судорог времени, четыре — не пять и не шесть как раньше — параллельные, щека к щеке, истории. Если забегать вперед и судить по первым эпизодам, масштабно здесь только одно — замысел андроида Долорес Абернати. Во втором сезоне она впервые назвала хостов отдельным видом. Затем — устроила этническую чистку, направленную на людей: ее реплики все больше напоминали высказывания Радована Караджича, а сам парк на все десять эпизодов превратился чуть ли не в Сребреницу или Дарфур.
В третьем сезоне Долорес вырвалась из парка в футуристический Лос-Анджелес, где и планирует начать геноцид. В этом ей — неосознанно — помогает новобранец сериала Калеб Николс (Аарон Пол), безработный ветеран войны и вроде как эмпатичный человек. К слову, при его участии есть потрясающий — чуть ли не самый запоминающийся — эпизод. Калеб (с диагнозом «ПТСР», к нему приставлен средней руки психолог, имеет благодарности государства) использует своего рода тиндер для преступников. Приложение находит доступные квесты, подельников, а еще сопоставляет уровни криминальных резюме находящихся неподалеку плохишей даркнета — нужно лишь нажать кнопку Fuck Yeah, и вы подписаны на ограбление по‑киберпанкски. Долорес, ясно, такой пригодится. Это первая сюжетная арка.
Вторая и третья, принадлежащие знакомым зрителю Бернарду и Мейв, попытаются свести активность первой к нулю. На фоне наметившегося противостояния гитлероподобной Долорес и более гуманных андроидов куда интереснее смотрится четвертое ответвление. Как мы помним, в финале второго сезона Шарлотту Хейл, исполнительного директора корпорации «Делос», убила Абернати, а ее воссозданную телесную реплику наделили сознанием другого хоста (возможно, самой Долорес). Задача Лжехейл понятна сразу — подорвать систему изнутри, но и здесь не обойдется без пары твистов.
«Мир Дикого Запада» изначально очертил идею заменимости и реплицируемости (вспомните отца Долорес, старика Абернати, которого подменили другим роботом), схожим образом сериал поступал с актерским составом: ротация второстепенных героев проводилась регулярно. В этом году есть как новоприбывшие Аарон Пол, Венсан Кассель, Томми Флэнаган (и его невозможный говор из Глазго), так и знакомые лица — правда, не такие, какими мы их помним.
Наконец, мы бы плохо учились у сценаристов Westworld’a, если б не ждали умело оркестрованных клиффхэнгеров и — наиболее часто встречающееся применительно к сериалу слово в обзорах западных журналистов — майндбендеров. Данные, содержащие симуляции, и оцифрованные сознания хостов и клиентуры парка похищены «кротом». Квартет столкнется с общим врагом, и, как заметит Долорес, им будет не корпорация «Делос», не призрак мегаломана Ричарда Форда (Энтони Хопкинс), а сами алгоритмы и коды капиталистической машины. Двумя-тремя репликами, впроброс нам намекают, что у врага не будет тела (но это неточно), а это непредставимое X не уместится ни в один директорский пиджак. Именно в этом отношении шоу становится вторичным, встраивающимся в один ряд с целым валом дистопий — о противостоянии людей (или андроидов) и гиперабстрактной, децентрализированной системы. Серьезно, достаточно открыть любую фильмотеку и найти сотни антиутопий одного порядка: нелюбовь, смерть, капитализм и роботы. Вкратце: все, что было особенным в изначальной идее о сознании и не такой уж большой разнице между хостами и людьми, стало попыткой сесть на одну лавку с антиутопичным каноном.
Первый сезон тем и подкупал, что был нацелен на эмпатию и постукивание молоточком по нервной системе зрителя в той же мере, в какой сам сериал настроен на экспериментальность, изобретательность истории и ловкость ее изложения. Новые четыре эпизода будто бы расположены на противоположном конце — выполосканные, выбеленные, с будто бы другими героями, которым все сложнее сопереживать.
Еще в прошлом сезоне введение новых территорий вроде соседних парков, тематизированных под реалии феодальной Японии и колонизированной Индии, уже немного мешало локомотиву сюжета. В третьем — куда более глобальное расширение фронтира. По‑своему даже уютный, стоящий особняком сеттинг парка сменился растиражированной локацией Лос-Анджелеса условного послезавтра. Совершенно безбашенный микс вестерна, сай-фай и греческих мифов двух сезонов обернулся подражанием игре Detroit: Become Human (интонационно и даже геймплейно очень схожей с Westworld). Философичные заигрывания с идеями осознанности и этикой по отношению к не/человеческим существам — классическим и слегка поднадоевшим сюжетом, что ранее отражался в многочисленных черных зеркалах.
Одним из ключевых символов сериала было механическое пианино, игра которого задана скрытыми шестеренками и бумажной перфорированной лентой. Продолжая музыкальную метафору, третий сезон кажется очень предсказуемой, как собственно и игра механической пианолы, партитурой. Впрочем, мы услышали только ее половину и нужно отметить: раньше шоу обманывало нас девять раз из десяти. Кто знает, может, следующие эпизоды сделают это снова.
За информацию благодарим сайт esquire
О хостах и людях: первые впечатления от третьего сезона «Мира Дикого Запада» (без спойлеров)
|
... что можете заказать обложку к своей истории в 
